Фальшивая Коко Шанель

Ей почти девяносто. Она надевает полупрозрачную черную шляпу, которая придает ее строгому наряду, состоящему из черной юбки и белой блузки навыпуск, особенный шик, и идет осторожно, чуть согнувшись, отчего ее графически четкий силуэт болезненно надламывается. «Коко Шанель» – называют ее между собой знакомые.

Ее сопровождает внучка Наташа. Это мои соседи. Они привычно заходят в магазин, торгующий тканями. Сухой рукой старушка мнет шелка, с живым интересом разглядывает причудливые кружева, тычет пальцем в стекло подсвеченной витрины, в которой, как в сотах, лежат россыпи пуговиц, и бормочет:

– Наташенька, посмотри, какие пуговки! Вот их надо на блузку, сразу появится изыск…

Наташе наклоняется молоденькая продавщица и шепчет:

– Не покупайте: у этих пуговиц вид красивый, а качество плохое…

– Спасибо, – в ответ шепчет Наташа и говорит бабушке:

– Бабуль, потом купим, я деньги забыла…

Старая женщина обводит сощуренными глазами магазин и восклицает: – Радость-то, какая! Чистый рай для портних. Шей и шей…

У нее поднимается настроение, и они возвращаются домой.

Наталья помогает старой женщине снять элегантные, на небольшом каблучке, туфельки, затем, вытянувшись стрункой, убирает шляпу наверх и. уперевшись ногой то в одну пятку, то в другую, ловко скидывает с себя запылившиеся кроссовки, равнодушно скользнув глазами по своему обыденному отражению в высоком зеркале.

Из комнаты, куда уходит бабушка, раздается грохот, и Наташа в панике бежит туда. Старая женщина, пытаясь поднять упавший стул, переводит на внучку виноватые глаза.

– Хотела снять юбку, оперлась на спинку стула, а он упал…

– Ой, бабуля, опять ты торопишься сделать все сама! – оправляясь от испуга, говорит Наталья. – А я на что? Я помогу.

Скоро бабушка сидит в кресле, укрытая пледом, и смотрит телевизор. А Наташа, отправляя в шкаф плечики с бабушкиной одеждой, спохватывается:

– Бабуль, а где у нас альбом с фотографиями?

Альбом бархатный, с золоченым изображением звездного Кремля. На первой странице красивыми буквами написано: «Победителю социалистического соревнования…», указан год, стоит сухая подпись и синеет печать обкома партии.

Наташа листает альбом, перебирая пожелтевшие фотографии родственников и бабушкиных друзей. А вот то фото, которое она искала: Наташина мама в свадебном платье. Этот наряд шила бабушка. Потом перешила его, скомбинировав, в элегантный костюм, в конце концов, неоднократно перекроенный, он достался Наташе в качестве парадной пионерской формы. Такова судьба всех сшитых бабушкой нарядов: они перешивались и перекраивались, перелицовывались, донашивались до дыр, сохраняясь на редких фотографиях, как осталось это свадебное платье.

– Бабушка! – убедившись, что не ошиблась, восклицает Наталья, – Ты знаешь, что такое платье было на невесте принца Уильяма? – и показывает специально скачанную из Интернета картинку.

Бабушка надевает очки с толстыми линзами и вглядывается.

– Похоже, только в мое время не носили такую длину. Да что платье, я такое пальто сшила твоей маме! – гордится старушка. – На нее все смотрели. Все!

Наташа слышала об этом пальто, и о голубом платье из шифона, и о блузке из креп-жоржета, и о многом другом: как семейные легенды, передаются описания нарядов, сшитых бабушкой.

– Ты же нигде кройке и шитью не училась? – вопрошая, удивляется Наташа.

– В школе всех девочек учили домоводству, – говорит бабушка, – поэтому все советские гражданки были поварихами и швеями. Только я школу не закончила. Пошла работать на завод, а потом началась война, и я мечтала о том, чтобы выспаться. Даже во сне снилось, что хочу спать… И есть всегда хотелось. Я худенькая была, маленькая, так и не выросла. А после войны надо было опять работать, чтобы детей поднять и страну, надо было социализм строить, коммунизм… для вас.

– А как же ты кроила, если не училась? – возвращает Наташа бабушку к интересующей ее теме.

– Я накидывала ткань сверху на человека, которому шила, и скрепляла все булавками часто-часто: вытачки, складочки, швы, а потом осторожно снимала ткань с булавками и разрезала, где нужно. Ну и сшивала. Вот поэтому все, что я сшила, сидело, как влитое. А это в одежде главное.

– Так просто? – удивляется Наташа. – А как ты придумывала фасоны?

– Смотрела на ткань, на заказчика, и у меня придумывалось, – такое объяснение Наталье кажется смешным. – У меня и подсказки были: фильмы, журналы, даже газеты. Но мне часто приходилось шить из старых вещей. Подруги, знакомые приносили вышедшие из моды платья, и я их спасала. Например, отрезала лиф, вставляла контрастные клинья, пускала по кругу ленту, и получалось на загляденье. Или наоборот, добавляла вытачки на талии, застегивала поясок, пришивала воротничок. Мне и новые наряды несли.

– А когда ты шила, если работала на заводе?

– Я не только работала, но и училась: вечернюю школу закончила, техникум, – гордо говорит бабушка. – А шила вечерами после работы, а то и ночами.

– Бабушка, ты хоть понимаешь, что у тебя был талант? А ты его закопала! Тебе надо было заниматься модой, а не на заводе спину гнуть! – в сердцах говорит Наташа.

– Закопала, – согласно кивает бабушка седой головой. – Талант закопала – какая мелочь! Другие жизни отдали, как дед твой. Но мы справились с войной и разрухой.

Наталья не очень слушает бабушку и продолжает свое:

– А ты знаешь, сколько денег заработала модельер, придумавшая свадебный наряд для невесты принца Уильяма?! Море! Твой фасон, между прочим…

– И что? – спрашивает бабушка.

– Да как ты не понимаешь? Тебе надо было шить модные платья, зарабатывая огромные деньги и славу, как великая Коко Шанель, – Наташа пытается растолковать бабушке, как много она в этой жизни упустила.

– А кто бы страну защищал? – помолчав, интересуется старая женщина. – Кто бы на победу работал?

– Кто-нибудь другой, – не сдается Наталья, ей смешны такие вопросы. – Ты пожертвовала своим талантом! А людей в стране много. Без тебя бы обошлись. Понимаешь, ты была винтиком в сталинской машине!

– Я была винтиком в машине победы, – немного подумав, поправляет внучку бабушка. – И потому что ее винтики исправно работали, мы победили. И Сталин был частью этой машины…

– Ты не хочешь Сталина судить, – начинает было с пренебрежением говорить Наташа.

– А что его судить? Его Бог судит! Люди победителей не судят, – отвечает бабушка.

– Ай, бабуля, ничего ты не понимаешь! – не может удержаться от спора Наталья. – Он наделал столько ошибок! – и она загибает тонкий палец. – Он допустил, чтобы фашисты напали на Советский Союз внезапно…

– Да у вас каждый год зима приходит внезапно, – парирует бабушка.

– То зима, а то война, – теряется Наташа.

– Так я о чем? – восклицает старая женщина. – Подготовка к отопительному сезону по сравнению с подготовкой к войне – это все равно, что муравей против слона, и то у вас не получается!

– Но, бабуля, – голос Натальи приобретает примиряющие нотки, – какая могла быть внезапность, если разведка докладывала Сталину о том, что Гитлер нападет на Советский Союз. Даже дату точную называли!

– Конечно, внезапность, – упрямо говорит бабушка, – у нас же был заключен с Германией договор о ненападении! Сталин прекрасно понимал, что этот мир ненадежен и надо готовиться к войне, потому очень боялся провокаций. И напали враги без объявления войны. Разве это не внезапность?

– Ладно, – машет рукой Наташа. – Но Сталин был глуп! У него даже образования не было. Всего-навсего какая-то церковная школа!

– Что ж вы, дети, такие странные? Что ж вы так страну свою не любите? – с горечью спрашивает бабушка. – Как вы можете даже мысль такую допустить, что великой страной мог управлять ничтожный человек? Его Черчилль уважал, с ним Рузвельт считался, хотя Сталин, в отличие от вашего Горбачева, перед ними не заискивал, ни сантиметра страны не отдал, и от коммунистических убеждений не отказался! Мы со Сталиным страну вам сохранили, а вы ее у нас и у себя отняли! – губы у старой женщины затряслись.

– Хорошо, умный был Сталин, – тут же соглашается Наталья, – но он никого не любил и не жалел, даже сына из плена не вызволил!

– А Тарас Бульба, ты думаешь, поступил бы по-другому? Ведь фашисты до столицы дошли! Речь шла о победе любой ценой! Сталин и себя не жалел: из Москвы, которую бомбили вовсю, не убежал, ночами не спал… Война – это война, у нее свои законы. Ты знаешь, сколько было желающих уничтожить нашу страну?

– Вот! – Наташа торжествующе загибает еще один палец. – У Сталина была мания – ему везде мерещились враги!

– Что вы с историей спорите? – устало вопрошает бабушка.

– Не поняла, – теряется Наташа.

– Прав он был, вот что говорит история. Разве не враги народа разрушили, в конце концов, нашу страну и растащили ее? И ведь как высоко забрались! Горбачев, Ельцин. А посади их вовремя, и не было бы контрреволюции в 1991 году, страна бы уцелела, и не произошло бы столько несчастий для народа. Но стали бы возмущаться репрессиями.

Наташа, махнув рукой на политические разногласия с бабушкой, возвращается к волнующему ее предмету, удивляясь беспонятливости старого человека:

– Ты не понимаешь, ты имела бы деньги и славу!

А уставшая женщина вздыхает от внучкиной глупости:

– Да если бы мы о деньгах думали, мы бы никогда фашизм не победили! Мы о своей жизни и то не думали! А ты твердишь: деньги! Мы о заработках стали думать после войны, и то никогда – ни–ко–гда! – это не было главным для нас. И правильно. На том свете дедам и прадедам не деньги предъявлять придется, а совесть. А в войну много талантов было потеряно, не сосчитать. И никто тогда о славе, как и о деньгах, не думал. Моя слава – это наша победа и отстроенная после войны страна. А вот что потом с нею стало – это отвечать вам, – бабушка с любопытством прищуривается и спрашивает: – Вот ты мне скажи, что такое придумала Коко Шинель, что ты ее великой называешь?

– Ну, это не я называю, это люди так говорят. А придумала она духи и еще сказала, что у каждой женщины в гардеробе должно быть маленькое черное платье.

Бабушка задумывается, потом, покачав головой, с сомнением произносит:

– Вот белая блузка должна быть у каждой женщины, как белая рубашка у мужчины – это всегда свежо и нарядно. А черное хорошо для фигуристых. Полненькая женщина в черном будет, как тумбочка. Знаешь, – продолжает бабушка, не замечая опешившего лица внучки, – есть женщины, которые считают красивым только то, что идет им самим. Уверена, что твоя Коко предпочитала черное.

– Бабушка! – возмущенно выдыхает Наташа. – Ты еще скажи, что полным идет белое!

– А почему нет? Зрительно белое делает человека легче, а в черном он, как базальтовая глыба.

– Ладно, – машет рукой Наташа, поняв, что спорить бесполезно, – на вкус и цвет товарищей нет даже среди дизайнеров!

И она вновь углубляется в рассмотрение фотографий, потом поднимает голову и спрашивает:

– Бабуль, представь: у тебя появилась бы возможность поменяться местом с кем-нибудь молодым из нашего времени. Он бы туда, в войну, а ты, молодая, сюда… Хотела бы? Даже мыслим более глобально: ты и твои друзья сюда, а нынешние бы – туда…

– С вами поменяйся! – безнадежно машет старушка слабой рукой. – С вашими идеалами: деньги и слава – страну бы профукали в два счета! Как бы я сейчас жила в порабощенной стране? Это вам почти все равно…

По телевизору показывают военный парад. Четко маршируют солдаты по Красной площади, едет тяжелая техника. Бабушка увлеченно за всем этим следит.

В конце она неожиданно заявляет:

– Какие красивые дети! Если у них и сердца прекрасные, то можно спокойно умирать: есть, кому дедовские могилы защитить, – помолчав, обесцветившимся голосом бормочет: – Устала я. Прилягу.

Девушка, выключив телевизор, выскальзывает из квартиры и звонит в мою дверь.

– Привет! – торопливо говорит она. – Ты же историк, современную историю знаешь? Что ты думаешь о Шанель?

– О модном доме «Шанель»? – уточняю я. – У них хорошо идут дела. Одно время бренд потускнел, но нынешний владелец дома «Шанель» вложил хорошие деньги в рекламу. Только в раскрутку устаревших духов «Шанель № 5» вкинут миллион долларов.

– А разве они устаревшие? – теряется Наташа. – Их называют вечными…

– Реклама! Хотя эти духи – определенная веха в парфюмерии. Их создал русский парфюмер Эрнест Эдуардович Бо.

– А почему их изобретение приписывается Коко, а Эрнеста Бо не знают? – недоумевает Наташа.

– Ушлая была женщина Коко Шанель. Умела использовать мужчин, – говорю я.

– А черное платье?..

– Маленькое черное платье было униформой французских продавщиц. Шанель не первая приписала себе то, что было известно раньше.

– Что-то ты к ней жестко…

– Беспристрастно. Коко Шанель была прекрасным дизайнером, с хорошим коммерческим чутьем и неразборчивостью в средствах. После окончания войны французы выпнули Шанель из своей страны за ее связи с фашистами, как… – я споткнулась, подыскивая слово.

– Как шестеренку из сломавшейся вражеской машины? – подсказала Наташа.

– Ага, именно так. Потом не разрешили даже похоронить ее в пределах Франции. Коко была не только доносчицей, но и гитлеровской шпионкой.

– Это ж какой надо было быть гадиной, чтобы родная земля отказалась принять ее прах! – восклицает Наташа. – Получается, когда наши женщины пухли от голода, воевали, как мужики, работали, как лошади, по две смены, затаптывая свои таланты, свои неспетые песни, чтобы победить фашистов, которые, кстати, не только на нашу страну напали, но и Францию слопали с потрохами, эта… ну, ты знаешь, кто… Коко Шанель… с фаширюгами шашни крутила не то от безделья, не то от подлости!

Мне приятен взрыв возмущения Натальи, потому что это и мои мысли, и я говорю:

– Наверняка она думала о своем бизнесе и деньгах. Для нее это было дороже Родины. Капиталистка! А в ноябре 1943 года Шанель решила встретиться с Черчиллем, чтобы уговорить его заключить сепаратный мир с фашистами. Представляешь? В сорок третьем! Когда стало ясно, что наш народ победит фашистов, и как раз накануне Тегеранской конференции! Для этого она отправилась в Испанию с пропуском, подписанным Шелленбергом. Помнишь такого в «Семнадцати мгновениях»? Помнишь, как герой Тихонова против подобных переговоров боролся? Так вот реальная Коко Шанель, как книжный генерал Вольф, пыталась заключить опасный для нас союз, причем, напрямую! Умница Черчилль сказался больным, и не принял Коко. А через месяц он приехал в Тегеран на конференцию, которая сплотила антигитлеровскую коалицию.

Ошеломленная Наталья молчит, потом произносит:

– Моя бабушка сказала: «Знаешь, сколько было желавших уничтожить нашу страну!». Сейчас знаю: миллионы. Даже Коко Шанель! Но мы их всех победили! Никогда не куплю духи «Шанель № 5»! Вот скажи, почему так не справедлива бывает земная слава? Тысячи наших героев забыты, Эрнест Бо забыт, а на Коко Шанель у нас едва ли не молятся!

– Славу создают люди, – отвечаю я. – А людьми двигают деньги. Вкладываются миллионы в создание мифов о Шанель, чтобы получать миллиарды.

– Бабушка говорит, что они о деньгах и славе не думали, – грустно говорит Наташа.

– Потому и победили, – резюмирую я.

– Так что получается, сейчас в цене чистая совесть только на том свете?

– Деньги там точно ничего не значат, – говорю я.

Наташа поворачивается, чтобы уйти, и вдруг спрашивает:

– Скажи, а это правда, что Сталина Черчилль уважал?

– Он восхищался Сталиным, называл его самой выдающейся личностью и подчеркивал его хладнокровную мудрость… Он считал, что России с ним повезло.

– Черчилль же не был глупым? – спрашивает Наташа.

– Это был очень умный политик, – отвечаю я, улыбнувшись. – Черчилль как-то заметил, что в беседе со Сталиным терялся и не мог ему противостоять, хотя имел большой опыт работы в Парламенте.

– Понятно тогда, почему Черчилль не принял Шанель: он ведь наверняка знал, с чем она к нему рвется, и не хотел связываться. Ладно, я пошла. Вдруг бабушка проснулась?

Я вспоминаю:

– Натусь, я видела на твоей бабушке интересную шляпу. Зайду примерить, а? Кстати, ты почему ее не носишь?

– На мне природа отдохнула, – грустно шутит Наташа. – Я совершенно бездарна в вопросах одежды. Весь талант достался бабушке.

– Ну, твоя бабушка! – восхищенно тяну я. – Даже сейчас, когда ей почти девяносто, ясно, что она великий человек.

9 мая 2012

Оставить отзыв

Ила Опалова